Сергей Фарунцев. О друзьях, близких и себе

Моя малая родина Фурманов.

Август 2015 года.

Часть I

Наверное, у каждого человека имеются места, связанные с детскими переживаниями и воспоминаниями, любые упоминания о которых отзываются в душе особой музыкой. У меня таких мест несколько. Это, прежде всего, подмосковные городки и местечки – Бронницы, Становое, о которых я уже писал в записках. Затем – город Полярный, который находится на самом берегу Баренцева моря, где нам с родителям довелось прожить три года (надеюсь, дойдут руки и до этих суровых и романтичных мест). Ярославль, конечно, но это уже почти взрослая студенческая жизнь. И, наконец, Фурманов, текстильный городок в Ивановской области, куда нас с братом часто на целое лето отправляли гостить к бабушке с дедом.

С Фурмановым связаны удивительно теплые и щемящие воспоминания, напоминающие о деревенском доме, располагающемся в Фотеехе, окраинном районе Фурманова. Ранее это была почти деревня, с несколькими рядами улиц – Ленская, Красногражданская, Девятнадцати, Демьяна Бедного, Маяковского, застроенными деревянными разноцветными домами, украшенными резными наличниками, оборудованными палисадниками с цветниками и кустами шиповника, откуда мы вместе с бабушкой совершали набеги в окрестные леса по грибы-ягоды.

Многие названия этих улиц нынешней молодежи вряд ли что скажут, например, «Девятнадцати, Ленская». Откуда можно догадаться, что первое название связано с событием Гражданской войны - гибелью 19-ти продотрядовцев, направлявшихся из Иванова для изъятия зерна из окрестных сел. Не доехал продотряд до Середы, сошел с рельсов на соседней станции Домовицы, за что поплатились многие, в том числе и невинные… А название улицы «Ленская», на которой стоял и дедушкин дом, происходящее от Ленского расстрела 1905 года, и в советское время некоторые граждане, не шибко знакомые с российской историей начала 20-го века, полагали грамматической ошибкой от имени вождя.

Ещё несколько примечательных исторических фактов. Городской статус Фурманов получил в 1918 году, но тогда он именовался «Середа» по названию железнодорожной станции, а ранее – богатого села «Середа-Упино», владельцами которого в разное время были такие именитые российские аристократы, как князь Баратынский, декабрист Муравьев-Апостол. В 1941 году, перед самой войной, город получил нынешнее наименование по фамилии родившегося там Дмитрия Фурманова, комиссара легендарной Чапаевской дивизии, автора знаменитого романа «Чапаев» и героя одноименного фильма. Кстати, я обратил внимание, что в нынешних городских путеводителях Дмитрия Фурманова скромно именуют писателем, не упоминая об его участии вместе с Чапаевым в Гражданской войне.

В дедушкином доме главное место занимала, как и положено, русская печь, за которой находились полати – дощатая лежанка под потолком с одеялами, где детня, т.е. мы с братьями и сестрами, любила прятаться. С полатей можно было, не слезая на пол, перебраться на печь или дотянуться до высоких полок, затянутых ситцевыми занавесками, куда бабушка Аня складывала удивительно вкусные пресные колобушки, испечённые в печи для внуков.

Дом был полностью построен дедом Сергеем перед Отечественной войной, на которой он провел полных четыре года, захватив и Японскую кампанию. Дедушка рано ушел из жизни, в 1966 году, наверное, сказалась нелегкая жизнь, заполненная непрерывным трудом для поддержания большой семьи. У них с бабушкой Аней родилось десять(!) детей, из которых выжило и выросло только шестеро девочек, среди которых оказалась и моя мама Надежда. Всех родившихся у Рыбиных (фамилия семьи деда и девичья фамилия мамы) мальчиков Бог прибрал в самом младенческом возрасте. Из ныне здравствующих остались трое – самая старшая моя тетушка Нина, проживающая в Челябинске, самая младшая – Людмила (Люся), хранительница до последнего времени родительского дома-очага, которую мы, старшие племянники, и тётей-то никогда не называли в силу близости возраста, и тетя Тоня, средняя по возрасту, также, как и Люся, продолжающая жить в Фурманове.

Вот их-то, моих тетушек Люсю и Тоню, а также детей и внуков моих остальных родственников, ныне пребывающих на Фурмановском погосте, я и прибыл навестить августовским вечером этого (2015-го) года. Со мной был верный спутник последних лет – фотоаппарат Кэннон, с которым мы намеревались заново познакомиться с Фурмановым после довольно долгих лет разлуки.

Скажу сразу, ожидания от встреч были не самыми радужными. Сказывались воспоминания от многочисленных потерь родственников, попрощаться с которыми в моменты их кончины не удалось в силу удаленности. Да, и живущие должны были сильно состариться со времен последних встреч. «Как они там выживают в глубинке на свои копеечные пенсии? - думалось. – А подросшую молодежь, поди, и вовсе не узнать будет…»

Представлялось, что и сам городок после полной утраты своей определенной значимости в советские годы (как никак - один из текстильных центров!) явится образцом упадка и провинциальной деградации. Должен сразу оговориться, что мои черные ожидания, к счастью, не сбылись!

Но по порядку… Дизельный поезд Ярославль – Иваново прибыл на перрон вокзала точно по расписанию (к чему нас за годы перестройки приучила РЖД – одно из немногих, к сожалению, положительных российских завоеваний нового времени).

Фурмановский вокзал, отделанный серо-голубым сайдингом, являл собой типичное для большинства нынешних железнодорожных небольших станций зрелище – очень аккуратное здание, чистенькое, но полностью безликое. На наружных стенах вокзала отсутствовало(?) расписание, зато имело место объявление о часах работы вокзала – по нескольку часов утром и вечером (тоже реалия нынешнего времени, но уже вряд ли положительная), когда через станцию по проходят пассажирские поезда, следующие из Самары, Нижнего Новгорода, Иванова в Ярославль, Вологду и далее – до Питера.

Встретила меня тетя Люся, к моей радости выглядевшая очень бодро. После недавно прошедшего дождя город смотрелся чистым и свежим. Люся вела меня по зеленым улочкам, рассказывала о зданиях, продолжающих жить или канувших в лету. Прошли мимо бывшего кинотеатра «Дружба», вернее места, на котором он находился, ныне сплошь заросшего бурьяном. В давние годы посещение кино с кем-либо из тетушек, Люсей или Валей, тогда – еще незамужних девушек (самостоятельно нас не пускали за малостью) было целым событием!

Прошли мимо бывшего здания Госбанка, где в советские годы Люся работала кассиром. С этим зданием в городе связана одна остросюжетная история, о которой лично я услышал совсем недавно на одном из каналов российского ТВ в программе о криминальных историях, случившихся в СССР. Ведущий, актер Каневский, бывший майор Томин из Знатоков, поведал об ограблении одного из провинциальных банков, из которого умыкнули астрономическую по тем временам сумму около ста тысяч рублей (вспомним, Жигуль в то время стоил шесть тысяч, а вовсе недостижимая Волга - десять)! Каневский назвал место, где это произошло – город Фурманов Ивановской области (помнится, я аж подпрыгнул у телевизора) и показал фотографию здания банка (того же самого, что и на моей фотографии, но сорокалетней давности). Я, конечно, не удержался порасспросить у Люси об обстоятельствах того давнего преступления. Оказывается, тетя все прекрасно помнит, назвала с точностью до копейки сумму, похищенную из банка, имя грабителя, замыслившего это преступление со своим друганом, охранником банка, которого он там же и порешил, злодей. Люся вспомнила, что милиция помучила работников банка тогда изрядно, пока не напала на след настоящего грабителя, промышлявшего уже далеко за пределами Фурманова. Получил тот по советским законам причитавшуюся ему «вышку», а все деньги, похищенные из банка, кажется, так и не обнаружили...

Скромная однокомнатная квартирка Люси (правда, с обширной лоджией, позволяющей даже принимать иногородних гостей в летнее время), где она живет с мужем Валерием, располагается у самого автомобильного моста через железнодорожные пути (прилагающийся снимок сделан как раз с моста). Окна квартиры выходят на одноколейку, поэтому их жильцы наизусть знают расписание всех поездов, следующих через Фурманов.

Уж, коли я упомянул своего дядю Валеру (вот он рядом на фотографии), следует в этом месте вкратце рассказать историю жизни его предков, показавшуюся мне очень занимательной. Валерий не местный, а происходит родом из эстонцев, в начале прошлого века переселившихся на

Ярославские земли. Оказывается, княгиня Гагарина владела обширными, но неосвоенными лесными угодьями в окрестностях нынешнего города Данилова, Ярославской области. Знатная княгиня обратилась к эстонским семьям, проживающим по хуторам под Тарту, с предложением переселиться, пообещала им и земли, и возможность трудиться на них за какие-то подати в её адрес. Немало эстонских семей, очевидно молодых, откликнулось и переехало тогда в Ярославскую губернию. Княгиня Гагарина полностью сдержала свои обещания. Эстонские семьи обустроились, пустили корни и все бы ничего, да грянули революция и Гражданская война, после которых независимые и зажиточные в большинстве эстонцы потеряли, что успели нажить. Многих, как положено, раскулачили и выслали в места, не столь отдаленные. Семейству Валерия, быть может, повезло в том смысле, что его мама вышла замуж за местного русского (что было нетипично для эстонских переселенцев). Из-за этого их эстонцы не считали за «своих», но может по тому и репрессиям они не подверглись в годы поголовной коллективизации.

Валерий с моей тетей Людмилой познакомился в 60-е годы, когда она молоденькой учительницей после окончания Ивановского педучилища приехала в интернат деревни Сосновка, что была рядом с родной деревней эстонцев-переселенцев (к сожалению, не запомнил названия). Через несколько лет молодая семья переехала из Ярославской области в соседнюю – Ивановскую, в Фурманов, где они какое-то время жили вместе с бабушкой, а потом, после её кончины, тетя Люся стала единоличной хранительницей родительского дома.

Следующий мой день целиком был посвящен Фурмановским родственникам, живым и уже упокоившимся. Утром мы с Люсей отправились на Мичуринский поселок, так именуется район, где в советское время был построен микрорайон для работников новейшей 3-й ткацкой фабрики. По аналогии с современными российскими мегаполисами Мичуринский поселок можно назвать «спальным» районом, в противовес центру с сохранившимися традиционными купеческими зданиями и старинными промышленными предприятиями – 1-й и 2-й ткацкими фабриками.

По дороге мы с Люсей пересекли Фотееху и не преминули пройти по родной Ленской улице, где я сфотографировал фамильный дом, в котором теперь проживают чужие люди.

Улица Ленская, как мне показалось, в миниатюре представляет собой образ нынешней России.

С одного конца – помпезный, ультра современный особняк.

С другого конца Ленской – традиционные деревянные дома, но также стремящиеся походить на особняки. Я имею в виду, в частности, пластиковые окна, вставленные в наличники, в которых они выглядят достаточно нелепо.

Я даже увеличил последнее фото, чтобы продемонстрировать зрительную разницу пластиковых – и традиционных окон (за кустами).

Кстати, еще уродливее выглядят пластиковые окна в старинных деревянных домах, вовсе лишенных наличников. Об этом наблюдении – чуть позже.

По дороге прошли мимо пруда – вернее сказать, бывшего пруда, располагавшегося на самом краю Фотеихи, где мы в детстве любили ловить карасей и купаться. К сожалению, нынешний вид пруда не вызывает желания не только искупнуться, но даже приблизиться к нему. Пруд зарос, обмелел, а главное – приобрел жуткий запах от каких-то гниющих отходов, поступающих через питающий ручей. Люся сказала, что это из соседнего молокозавода.

Тем не менее, я решил запечатлеть это прискорбное место… Когда делалось фото, подбежала местная женщина и стала жаловаться на невозможность жить рядом из-за запахов. Она очевидно решила, глядя на мой почти столичный вид и большой фотоаппарат, что наконец-то прибыла комиссия по их жалобам. Я не стал сильно разубеждать женщину, вдруг этот снимок окажет свою роль… Кстати, кой-какие положительные перемены всё

же там происходят. Совсем недавно на месте дамбы, перегородившей ручей, находилась самостийная свалка. Так вот, свалку городские власти ликвидировали и даже выставили предупреждающий плакат (см. фото). Есть надежда, что у них и до пруда руки дойдут.

На Мичуринском мы встретились с кузиной Татьяной и с её внучкой Настей, замечательным жизнерадостным ребенком.

С Татьяной нас связывают общие студенческие воспоминания давних 70-х годов. Мы в то время были очень дружны. Одно время Татьяна даже жила у нас на квартире, когда она, поступив в Ярославский техникум легкой промышленности, по первости не получила общежитие. Тогда Таня с подругами частенько участвовала в наших студенческих тусовках.

Одну из них я во всех подробностях описал во 2-й главе «Стены памяти», где речь идет о праздновании 20-летия - http://sdfaruntsev.blogspot.ru/2015/03/blog-post_14.html (не удержался и привел фотографию сорокалетней давности, на которой Татьяна в центре). Татьяна пригласила нас на следующий день на завтрак на блины.

Следующий визит мы с Люсей совершили к тётушке Тоне, удивительной труженице, знатоку местных лесных угодий, к сожалению, почти полностью потерявшей зрение из-за старости, а потому – возможность ходить за грибами и ягодами… Теперь о лесах ей может напоминать только стена с обоями в виде берёзовой рощи.

В войну Тоня, уже почти взрослая девушка, была первой помощницей матери (бабушки Анны) по дому, на ней лежали и все заботы о меньших сестрах - Валентине, Капитолине и, особенно, о самой маленькой – Люсе, народившейся в сентябре 1941 года.

Навестив живых родственников, мы с Людмилой решили сделать вояж по местным кладбищам, чтобы оказать внимание и могилам ушедших… В Фурманове на настоящее время имеются два места для упокоения – у Фрянькова, и у Косогоров (названия ближайших деревенек). Попасть нам предстояло в оба места, для чего было заказано такси. На Фряньковском кладбище покоятся моя тетя Валя с мужем Владимиром, причем дядя Володя оказался на кладбище совсем недавно, еще и памятника не удостоился.

При въезде на Фряньковское кладбище нас встретила аккуратная, обихоженная часовенка, что мне очень понравилось.

Мы прибрались на могилках семейства Егоровых. Памятник с фотографией тети Вали – на снимке в центре.

С тетей Валей при её жизни связывались забавные истории о её способностях общаться во сне с умершими родственниками, которые ей часто снились, беседовали, делились проблемами и даже обращались с просьбами к ныне живущим. Зная эту особенность, многие, кто недавно и внезапно потерял близких, обращались к тете Вале, чтобы она при случае передала весточку умершим или выспросила у тех что-то, что не удалось узнать при жизни…

Пока мы с Люсей обихаживали могилки, таксист терпеливо поджидал нас. А потом мы направились на следующее кладбище, на противоположную сторону города.

Мы заново въехали в Фурманов и пересекли его центральную часть.

Таков он – центр нынешнего Фурманова, города с сорокатысячным населением.

На втором кладбище, которое встретило нас уже знакомой часовенкой, покоятся наши остальные родственники, а главное – дед Сергей и бабушка Аня.

Отпустив такси, мы с Люсей нашли участок, добросовестно выпололи траву, обильно наросшую вокруг могилок со времени последнего посещения, поклонились родителям и дедам. Люся по местному обычаю оставила на столике рядом горсть крупы, конфеты и печенье…

Фотографии могильных надписей дедушки и бабушки привожу для нынешних правнуков и следующих поколений, кто лично не сможет посетить эти места. Года их жизни включили все потрясения прошлого века - и войны, и революции, и многие из них прошлись прямо по семейству Рыбиных.

Постараюсь вкратце изложить, что посчастливилось узнать от мамы и тети Люси.

Дедушке Сергею в 1914-м, году начала Первой Мировой как раз стукнуло восемнадцать. Жил он тогда в деревне Сносы, что рядом с селом Армёнки и одноимённой станцией, недалеко от Нерехты. Дед оказался по мобилизации на «империалистической», как её именовали ранее, прошел всю войну и вернулся к восемнадцатому году в родные Сносы. Надумал Сергей жениться (22 года, самое время деревенскому парню семьей обзаводиться!), присмотрел и невесту Аннушку в соседнем богатом селе Армёнки. А тут новые власти объявляют мобилизацию на следующую войну. Молодые, но уже через край нанюхавшиеся пороху парни, друзья Сергея, проигнорировали большевистский призыв и организовали в соседних лесах собственный отряд самообороны («зеленые»), винтовки-то все с фронта домой прихватили. Слава Богу, вихри Гражданской не захватили Ивановско-Костромские края, и воевать местному отряду не довелось ни с красными, ни с белыми.

По окончании Гражданской войны удалось Сергею, наконец, жениться. Аннушка (в девичестве Соколова) происходила из добропорядочного зажиточного семейства. Рассказывают, что её мама (моя прабабка) в бытность своей молодости ходила с бурлаками на Волгу, кашеварила для них. Причем, «бурлачество» это было, вопреки сложившемуся современному мнению, не уделом последних изгоев, а чем-то вроде стройотрядов для молодежи нашего времени. Т.е. формировались бригады из молодых рослых парней, подбирались такие же сильные и умелые девушки в поварихи и отправлялись во главе с бывалыми бурлаками на летний денежный промысел на Волгу, до которой рукой подать, тягать купеческие баржи. Думается, зажиточные родители в те времена вряд ли отправили бы незамужнюю дочку, если бы это было сильно предосудительно.

После свадьбы Сергей и Аннушка поселились в Сносах, начали рождаться дети. Первая – Нина, потом Надежда (моя мама), затем Тоня, Капа, Валя. Люся, как ранее упомянуто, родилась в самом начале Отечественной войны и уже в Фурманове. Всего детей у Рыбиных родилось десятеро, выжило только шестеро – и все дочки.
Дед Сергей был работящий, на все руки способный. И семья, и хозяйство росли, крепли, но подоспела коллективизация… Необходимо было сдать всю скотину и инвентарь в общественный фонд. Представляю, как жалко было селянам отдавать своё добро, нажитое кровью и потом. Поскольку дед Сергей был одним из самых работящих и хозяйственных к тому времени, то и доля его имущества и скотины в общественном фонде оказалась немалой. Чтобы как-то уберечь нажитое, вызвался Сергей поработать председателем во вновь организованном колхозе. Сельчане поддержали уважаемого соседа. Так и началась председательская карьера моего деда. Может, и удалось бы ему достичь административных высот, но подвело прошлое, связанное с «зелеными». К тому же, «застукали» деда как-то на рынке в Нерехте с мешком зерна. «Откуда зерно? Почему не сдал, как положено? Из кулацких закромов?». В общем, признали новые власти деда Сергея кулаком, назначили срок и отправили на лесоповал.

Хотя, очень возможно, что повезло тогда деду, т.к. попал он под самую первую волну репрессий, довольно мягкую, по сравнению с последующими. Жене Аннушке даже дозволили навестить мужа где-то в Вологодских лесах.

Отбыл дед Сергей срок, а когда вернулся в родную деревню со справкой об освобождении, в первую же ночь собрал своё семейство и вывез из деревни, пока справка действовала. Видно, понимал он, что жизни бывшему председателю, а нынешнему кулаку, хоть и освободившемуся, на старом месте не будет. Необходимо было срочно затеряться.

Таким образом, и оказалось семейство Рыбиных в начале тридцатых в соседнем городе Середа, где у деда были какие-то родственники. Поначалу поселились они в маленькой хибарке на нынешней улице Маяковского. Устроиться работать деду удалось только ассенизатором (а куда еще с судимостью и без городской специальности!). Но как-то получалось сводить концы с концами. Спасали трудолюбие и необходимость кормить растущее семейство. Построил дед Сергей своими руками дом на улице Ленской, и работу более приличную удалось найти.

Но тут новая война грянула – Великая Отечественная, в самом начале которой, в сентябре 1941-го родилась дочка, названная Людмилой. На этот раз мобилизовали деда не сразу. Сказывались приличный возраст (45 лет), большая семья. По рассказам тети Люси, забрали деда только в феврале 42-го. Оказался он в нестроевых частях танковой армии Рыбалко, с которой прошел всю войну вплоть до Берлина и Праги. Но вернуться домой после капитуляции Германии деду не довелось. Летом 45-го погрузили 3-ю гвардейскую танковую армию с техникой в эшелоны и отправили из Европы через всю страну на Дальний Восток воевать японцев. К счастью, военная кампания за тот месяц, что двигался состав по необъятным российским и сибирским просторам, закончилась. Вернулся дед Сергей домой где-то в конце 45-го, весь в фурункулах, но живой, на радость многочисленному семейству Рыбиных!

Но пора уже вернуться к нашим дням. Закончив обихаживать могилы дедов, мы отправились на следующий участок. Для этого надо было обойти кладбище по периферии, откуда открывался удивительно живописный вид на окраинные поселки Фурманова, который я не преминул запечатлеть. Поначалу я принял двухэтажные домики, прячущиеся в зелени, за родственников того дома, что изображен на знаменитой картине Поленова «Московский дворик», т.е. таких же старых, доживающих последние дни. Но позже, приглядевшись к фотографии, с великим изумлением обнаружил, что в зелени прячутся современные многоквартирные дома. Я только порадовался за земляков - значит, живет и развивается провинция!

А небо в противоположной стороне, между тем, заметно посинело. Надо было спешить.

Недалеко от могилок родителей покоится и одна из их дочерей с мужем - тётя Капа и дядя Ваня, как мы их в детстве звали (это родители кузины Татьяны). Трава на их могилах оказалась очень жесткой, нам с Люсей пришлось изрядно потрудиться, пока мы не справились с зарослями.

Люся оставила на столике привычные гостинцы, и мы тронулись в обратный путь.

Небо за это время не только посинело, но и почернело. Мы с Люсей споро двинулись в сторону города, до которого было с километр-два по полю. А я поминутно прикладывался к камере, чтобы во всех подробностях запечатлеть приближение грозы.