Продолжение. Начало см. http://sdfaruntsev.blogspot.ru/2015/01/61975.html
В/ч 61975. Часть 1. Параллельная жизнь секретного объекта «Угон».
О
нашей семье
Начать
надо, наверное, с родителей, т.к. именно они задавали ход и порядок детской жизни.
Папа, Фарунцев Дмитрий Васильевич, 1925 года рождения, не успев закончить
десятилетку, в неполные 18 лет ушел на фронт, начал службу в январе 1943 года под
Ленинградом в частях ПВО, тогда еще зенитных, был рядовым-наводчиком, потом сержантом,
командиром расчета 85-мм зенитного орудия. На фото отец в 1943 году в звании
рядового. Но до конца войны на Ленинградском фронте ему прослужить не довелось.
В начале 1945 года, когда исход войны командованию был уже ясен, способную повоевавшую
молодежь со средним образованием, а также вновь призванных ребят активно изымали
из передовых частей и отправляли в тыловые военные училища (об этом мы знаем по
многим воспоминаниям современников). Очевидно, это была очень разумная акция, чтобы
сохранить молодые и перспективные кадры на грядущие послевоенные годы. Под эту
кампанию попал и сержант Фарунцев, оказавшись в начале 1945 года в Чкаловском училище
зенитной артиллерии, (Оренбург, в годы войны – Чкалов), и День Победы он
встретил, будучи курсантом ЧАЗУ.
Получив в 1947 году первую лейтенантскую звездочку, отец
в должности командира взвода был направлен для прохождения службы в Германию.
Затем последовала череда других гарнизонов – Литва (Пренай), несколько
подмосковных военных городков (включая и часть, о которой идет речь), а под
занавес военной карьеры – Заполярье, ракетный дивизион ПВО на берегу Кольского
залива, недалеко от города Полярный, знаменитой в годы войны базы подводных
лодок Северного флота.
В начале 50-х годов лейтенант Фарунцев, по предложению командования, сменил
ВУС со строевого на военно-политический. Надо сказать, служба замполита была также
далеко не сахар. Помимо собраний и отчетов перед партийным руководством, о чем
мы знаем, и что сейчас не вызывает особого сочувствия у большинства либерально
настроенного населения (к которому и себя отношу), в обязанности замполита
входила воспитательная работа среди солдат. Т.е. он всегда должен быть в гуще
событий подчиненных, организовывать их досуг и, по возможности, служить личным
примером. Я вспоминаю, как папа, измученный до последней степени, возвращался
домой с очередного кросса, волоча за собой ремень с портупеей и тяжелым
пистолетом. Надо отметить, все знакомые офицеры были отменными спортсменами, папа
до последних своих дней оставался стройным и подтянутым. А в середине 60-х, уже
на Севере, он как-то между делом лихо продемонстрировал мне на подвернувшемся уличном
турнике подъем с переворотом и еще несколько гимнастических фигур, будучи в
полном обмундировании (сапоги и т.д.!).
Наверное,
капитан Фарунцев был не самым плохим замполитом в смысле отношений с
подчиненными, т.к. многие из них и после демобилизации писали бывшему политруку.
Умел он поддерживать должные отношения и с руководством. С командиром части
61975 полковником Васильевым после окончания службы они постоянно переписывались,
встречались. Имея за спиной только неоконченную десятилетку и среднее военное
училище, отец пытался продолжить свое образование. В 1956 году, получив
аттестат о среднем образовании в Бронницкой школе рабочей молодежи, капитан
Фарунцев поступил в московский областной педагогический институт, но закончить
его не удалось – на сессии заочника отпускали нерегулярно и крайне неохотно.
К сожалению, завершилась военная карьера майора
Фарунцева не вполне удачно (следует и об этом рассказать). Служба в Заполярье и
для солдат, и для офицеров проходила в удаленном ракетном гарнизоне (на точке в
бухте «Большая Волоковая») очень непросто. Однажды солдат-дизелист,
обслуживающий дивизионную автоцистерну, пытаясь разогреть на морозе двигатель,
загорелся сам в промасленной спецовке. В полсотни метров от незамерзающего
ручья с питьевой водой, где пыталась заправиться автоцистерна, находился пирс,
куда причаливали катера, снабжавшие Большую Волоковую. Солдату, объятому
пламенем, ничего не оставалось делать, как броситься к причалу, а с него
сигануть прямо в ледяную воду Кольского залива. К счастью, солдат обгорел,
подмерз, но не утонул, лежал в военном госпитале в Полярном, где его навещали
сослуживцы и отец. Но, очевидно, в том случае, едва не завершившемся трагедией,
командование усмотрело ответственность и замполита дивизиона.
А вконец подкосил
военную карьеру майора-замполита эпизод, закончившийся настоящей трагедией. В
нескольких километрах от дивизиона располагался на берегу Кольского залива
рыбацкий колхоз, где имелся продуктовый магазин. Приличной дороги туда не было,
добраться можно было только по прибрежным тропам среди сопок. В хорошую погоду
это не составляло большого труда, и солдаты, несмотря на строжайший запрет, пытались
бегать туда в самоволку. Но однажды зимой очередного самовольщика застал в
дороге снежный заряд. А что это значит, знает каждый северянин! Мгновенная
стена снега, ветер со всех сторон и полная потеря видимости на расстоянии
вытянутой руки. Солдат не смог вернуться в часть, его долго искали по окрестным
сопкам. Думали, может он вообще рванул с северной службы восвояси, обращались по месту призыва к
родственникам, но все поиски оказались напрасными. И лишь летом, когда сошел
снег, тело солдата, обглоданное росомахами, было обнаружено в распадке между
сопками. Вот после этого
эпизода у замполита Фарунцева, бывшего фронтовика, и начались серьезные
проблемы. Отец от всех переживаний оказался в госпитале с приступом гипертонии,
откуда его и комиссовали в 65-м раньше времени и до присвоения полагавшегося за
выслугу лет звания подполковника (это звание было впоследствии присвоено уже в
запасе). Одна была радость, что ушел отец в отставку хоть и в майорском звании,
но «с правом ношения военной формы», т.е. были оставлены положенные ему пенсия
и прочие льготы.
С
мамой (Надеждой Сергеевной, в девичестве Рыбиной) отец познакомился, приехав
конце 40-х из Германии на побывку домой в Ярославль, где жили папина мама, моя
бабушка Александра («баба Саша», как мы с братом её звали) с двумя дочерями –
Галей и Ниной, папиными сестрами. Папин отец, мой дед Василий, с фронта не
вернулся, пропав без вести под Ельней в 1942 году. Родители сыграли свадьбу в
Ярославле 4 октября 1949 года, кстати, в один день с папиной сестрой Галиной,
которая вышла замуж также за молодого лейтенанта Леонида Игнатенко (для нас с
братом - «дядя Леня»). Мама тогда после окончания Ивановского педучилища работала
учительницей в ярославской школе, что была расположена на Волжской набережной,
а жила на частной квартире на улице Гражданской недалеко от дома №11 по той же
улице, бывшего женского монастыря, где в коммуналке с жутко высокими потолками жила
и вся папина родня.
Мама, как и положено офицерской жене, сопровождала отца
по гарнизонам, при этом везде старалась найти работу, активно занималась
общественными делами. Так, в в/ч 61975 мама, являясь заведующей гарнизонной библиотекой
и членом женсовета (на прилагаемом фото как раз приведено заседание женсовета),
вела культурно - просветительную деятельность, организовывала детские утренники
на праздники, ставила спектакли, где с удовольствием участвовали и взрослые (приданные
солдаты), и вся детня, включая нас с братом.
Несмотря на работу, она много занималась и
собственными детьми. По крайней мере, читать по слогам и писать мама научила
меня, как только старший брат Витя, пошел в первый класс. Помню, я лет в пять-шесть
оказался в больнице в Бронницах (извиняюсь, глистов гнали). Очень скучая по
маме, написал ей первое в своей жизни письмо крупными печатными буквами, а
потом передал его при свидании. Мама потом долго хранила его в семейном архиве,
но, к сожалению, письмо затерялось в бесчисленных переездах.
Поскольку отец целыми днями пропадал на службе,
заниматься своими детьми времени у него почти не оставалось. Вспоминаю, что
иногда, прибегая домой на обед, когда мамы не было дома, папа, обязанный
накормить детей, обильно приправлял нам с братом вермишель вареньем, от
которого, как известно, никакой, самый непослушный ребенок устоять не может. Но
летом по редким счастливым выходным дням мы всей семьей ходили в лес по грибы.
Папе почему-то доставались самые крупные белые
грибы, мне же попадались сплошь микроскопические грибочки -
подосиновички, моховички, едва вылезшие из земли. Белые грибы особо ценились у
нас в семье. Почему-то за груздями, столь почитаемыми в Сибири, где мне
довелось провести большую часть своей взрослой жизни, под Москвой мы не
охотились. Вообще сомневаюсь, что грузди росли там. После этих семейных и
независимых (с мальчишками) грибных походов, я получил пристрастие и любовь к
«тихой охоте» на всю жизнь, отточенное чуть позже в ивановских лесах усилиями
великого знатока грибных премудростей - бабушкой Анной (по маминой линии).
По причине родительской занятости мы с братом часто
оказывались предоставленные сами себе. Любили мы играть с конструктором,
собирая из него машины, которые потом возили по зеленым ковровым дорожкам на
полу, на которых по краям как по заказу имелись дороги красного цвета. Обожали
строить всякие крепости, а потом устраивали битвы, разрушая оборонительные
сооружения противника из подручных средств. Например, из двух сцепленных внатяг
бельевых прищепок получалась отличная бомба, которая разлеталась на две
половинки, если сбросить эту конструкцию сверху на укрепления врага.
Иногда дурили со служебным телефоном. Поднимали
трубку, дожидались соединения, говорили что-нибудь несуразное и бросали её
быстро. Думали, что «там» не узнают, кто говорил. Невдомек было юным телефонным
хулиганам, что тетя на коммутаторе отлично знает, чьи дети расшалились. И потом
нам от родителей устраивалась проволочка, а мы недоумевали, как это родители опять
все разузнали? Иногда тетя на коммутаторе и выручала нас. Вконец соскучившись
по маме, которая все не приходила с работы, мы поднимали трубку и начинали
плакаться, где же наша мама? И тетя, не спрашивая, кто звонит, терпеливо
объясняла, что мама сейчас занята, но совсем скоро придет. А детям надо еще
немножко подождать и не шалить.
Начинали играть с братом мы дружно и вместе, но
завершались игры часто ссорами, а то и драками, такая уж мальчишеская натура. Когда
мамы не оказывалось рядом, чтобы вовремя погасить вспышку воинственности, в
битвах страдала домашняя утварь, особенно бьющаяся. Вечером дети, оставленные самостоятельно
играть, спать не ложились, а дожидались родителей. Исключение – если случилось
что-либо неприятное. Тогда мы с братом забирались в постели и гасили во всей
квартире свет («может родители не заметят в темноте разбитого попугая-ночника?»).
Мама рассказывала, если при возвращении домой поздно вечером в квартире было
темно, и детей не было видно и слышно, значит надо искать, где они набедокурили,
и что разбито.
Одну черную неделю, до предела заполненную
неприятностями, постигшими нас с братом, я запомнил на всю жизнь. А начиналось
все совсем неплохо – я нашел на обочине бумажную денежку в пять рублей! Если
учесть, что это служилось сразу после денежной реформы января 61-го года, в
десять раз увеличившей ценность каждого рубля, то следует признать, что моя
находка должна была оказаться более, чем обычной удачей. Но оказалось все
наоборот, беды, как из раскрытого ящика Пандоры, обрушились на наши, ни в чем
не повинные, головы (денежку-то я честно отдал родителям, за что даже получил
банку леденцов!).
Во-первых, у нас сломался телевизор. Мы с братом
частенько залезали под раскрытую крышку боковой панели КВН, и там что-то щелкало,
иногда слегка покусывая и пальцы. Это легкое покусывание доставляло нам с
братом непонятное мазохистское удовольствие. Но после того, как мы в очередной
раз проникли в чрево телевизора, щелчок раздался нешуточный, плюс посыпались
искры, и телевизор погас и замолк навек!
Во- вторых, мы сломали чужие лыжи, которые попросили
покататься у соседей – Красильниковых. Но главная и третья постигшая беда, ни в
какие сравненья не могла пойти с первыми двумя, считай легкими неприятностями.
В родительской комнате стояло большое зеркало, состоящее из трех половинок –
трельяж. Перед ним на столике стояли всякие мамины косметические
принадлежности, а также фаянсовые фигурки, статуэтки, еще привезенные папой из
Германии. Держалось в вертикальном положении зеркало за счет того, что отдельные
его части находились в частично раздвинутом положении. Если встать перед
трельяжем, было видно сразу три отображения, которые приближались или удалялись
друг от друга, если сдвигать-раздвигать зеркальные створки. В один прекрасный
момент я заигрался этими створками и раздвинул их полностью, так что все части
зеркала вытянулись в одну линию. Трельяж при этом потерял устойчивость и рухнул
на меня! Фигурки вдребезги раскололись и осколки разлетелись в разные стороны.
Не знаю, как самого меня не прихлопнуло. А лучше бы – прибило на месте, потому
что главная центральная часть зеркала также пошла во все стороны трещинами.
Поняв, что произошло непоправимое, и сейчас меня постигнет жуткая кара от мамы,
находящейся пока на кухне, я прибегнул к единственно возможной спасительной
мере, способной отвратить хотя бы на время неумолимое возмездие. Выскочив из
комнаты, я залетел в туалет и закрыл за собой спасительный шпингалет. В комнате
перед разбитым зеркалом остался брат Витек, которому и досталось по первое
число от мамы, появившейся в комнате на грохот и увидевшей брата среди
осколков. Естественно, потом он компенсировал свои невинные страдания на авторе
чрезвычайного происшествия. Да и мама, разобравшись и выудив злодея из туалета,
восстановила справедливость. Так что в итоге досталось мне дважды и поделом! Но
зеркало от этого-то не восстановить! Папа в это время находился где-то в
отъезде, и мама решила до его возвращения починить трельяж. Она поехала в
Москву на зеркальную фабрику, и там ей как-то удалось договориться на счет
ремонта. В общем, та неделька удалась на славу! Я же с тех пор стараюсь не
подбирать деньги с земли, я если уж так случится, то сразу отдавать их, например,
нищим или на иную благотворительность.
Кстати, следует признаться, что то был далеко не
единственный случай, когда брату доставалось от мамы из-за меня. Вообще,
родители часто имели обыкновение не разбираться, кто больше виноват из братьев,
а наказывали старшего (как по определению более умного и ответственного). В
этом состояло несомненное преимущество младшего брата. Но зато потом, когда
родителей рядом не было, от старшего и более сильного перепадало меньшому с
избытком!
А однажды я подвел Витька под монастырь на всю
катушку! Как-то родители затеяли пересчет денег на большом столе в комнате,
покрытом скатертью (может папа зарплату получил?). А по окончании процесса одна
бумажная денежка осталась лежать на столе, может забыли её, может специально
оставили (заметьте, все опять началось с денежной купюры, несомненно, деньги –
это огромное зло!). Я как бы невзначай взял эту забытую денежку и начал с ней
дефилировать по комнатам, проверяя реакцию родителей: «а у меня денежка, а у
меня денежка». Родители, занятые делами, не обращали внимания на меньшого, и
про купюру на столе не вспоминали. Поняв это, я вдруг осознал, что могу
сказочно и разом обогатиться. Еще малость побегав для верности, я незаметно
подсунул купюру под скатерть того же стола. Проходило время, но родители не
хватались недостачи. Долго таить тайну сил у младшего брата не было, и он
признался в содеянном и своем неожиданно подвалившем ему богатстве старшему.
Вот тут-то Витек и дал слабину! Вместо того, чтобы дать хорошего подзатыльник
младшему и вернуть деньги родителям, он предложил перепрятать денежку в более
надежное место – в сундук с игрушками. Т.е. демон стяжательства овладел уже
двумя некогда невинными душами!
Дальше – больше. Деньги, как известно, ищут
путь к деньгам. Мы начали еще подворовывать у родителей, причем не гнушались и
облигациями, которые в избытке хранились у мамы в специальной сумочке в шкафу
(тогда до ползарплаты могли выдавать облигациями). Наше богатство в сундуке
возрастало с каждым днем! Мы посвятили в тайну и ближайших друзей, от которых
получили очень дельный совет, что пора бы уже пустить капитал в оборот. Для
начала было решено все же часть средств потратить на самое необходимое. То,
каким образом мы реализовали идею, говорит о полной еще несмышлености и самом
юном возрасте злоумышленников. Мы взяли часть заветных бумажек из сундука и
отправились с ними в армейский магазин, который находился на краю городка,
чтобы купить конфет и папирос(!). Тяга к курению была одной из запретных
страстей мальчишек. Мало того, что мы пришли в магазин, где продавщица, как в
деревне, знала наперечет всех взрослых и их детей, так мы предъявили для
покупок вместо купюр – бумажные облигации, на которых также были изображены
какие-то цифирки, выглядели которые очень значительно, и потому мы не видели
особой разницы между ними и деньгами. Отобрав ценные бумаги, продавщица
передала их родителям.
Что было потом, лучше не вспоминать и забыть бы навсегда!
Но, увы – память безжалостна! Мама задалась целью на этом случае провести
воспитательную кампанию среди сыновей по полной программе и навсегда и разом
очистить их души от демона стяжательства. Причем, для верности, применить самые
действенные меры. Для начала было проведено формальное расследование, брат
водил маму к тому кусту на улице, под которым мы якобы нашли все богатство
(опять под следствие попал старший!). Я же в это время следил из окошка за
ними, готовый в любой момент рвануть в заветный туалет. Впрочем, мама отлично понимала,
что виноваты оба. Тут и туалет не мог спасти. Не помню, выдал ли брат зачинщика
и инициатора мероприятия, но ремня получил каждый и сполна! Рев братанов стоял
на весь дом. Но, к счастью, и зловредный демон не выдержал армейского ремня и
навсегда покинул их души!
Дома
братья играли вместе, но на улице начинались мои неприятности, т.к. Витя был на
год и девять месяцев старше, и я, как правило, не принимался в его компанию,
занятия которой были более содержательными и поэтому – крайне привлекательными
для меньшего брата (на фото мы слева и рядом). Хотя надо сказать, правильно они
отгоняли мелкоту. Однажды по ранней весне старшие ребята вместе с Виктором
решили организовать вылазку к большому дубу, который одиноко возвышался посреди
поля за пределами городка. Что за идея руководила энтузиастами, трудно сказать.
Дело было, как я сказал, по весне в самую её распутицу. Путешественники
первоначально благополучно пересекли огороды, примыкавшие к границе городка,
ряды колючей проволоки через заранее подготовленный проход, и вступили на поле,
которое еще по осени было перепахано. Я же увязался за ними, но, пройдя по полю
всего несколько шагов, застрял в своих резиновых сапожках по самые колени, и не
мог сделать ни одного нового шага. Брат, увидев мое бедственное положение,
вернулся и попытался помочь, но сам также безнадежно завяз. Все, положение
оказалось безвыходным, и мне ничего не оставалось, как огласить окрестности
истошным ревом. На наше счастье (или беду?), в это самое время папа возвращался
со службы домой на обед, и он услышал рев и увидел нас через огороды и колючку,
одиноко торчащих, как забытые морковки на грядке. Добравшись до естествоиспытателей,
папа выдернул всю ораву по очереди из грязи и доставил на сухой место,
сопроводив эти действия первичным внушением. Причем, я был первоначально
выдернут и из сапог, и штанов. Мы с братом пребывали в таком испуге, что по
возвращению домой, даже были лишены полагавшейся приличной взбучки от мамы за
это путешествие без спроса. Хотя очень может быть, что мое пребывание в той
компании сослужило скорее положительную роль. Если бы я не застрял я в грязи на
самых первых шагах путешествия, и не разорался от страха, компания
исследователей могла бы прийти к тому же финалу, но чуть позже и на самой
середине непролазного поля (вспомним, «чем круче джип, тем дальше идти за
трактором»).
В другой раз брату не удалось отвязаться от меня,
когда они с приятелями отправились зимой в лыжный поход в лес. Конечно, это
мероприятие также не было санкционировано взрослыми. День выдался морозный и
солнечный. Поначалу мне удавалось как-то поспевать за старшими ребятами на
своих маленьких лыжах, привязанных к валенкам ремешками. Но поскольку ремешки
постоянно сваливались, то лыжи отстегивались, руки в обледеневших варежках
мерзли. Я отставал все больше и больше. Витек был вынужден возвращаться и постоянно
возиться с младшим братишкой, чтобы тот окончательно не застрял в снегу. Короткий
зимний день начал клониться к закату, а мы все не могли выбраться из леса. Наша
мама, не видя детей во дворе, начала волноваться, а когда задержка превысила
все допустимые пределы, поняла, что мальчишки опять попали в какую-то
переделку. Сколько раз ей уже приходилось бросать все домашние дела и
снаряжаться в поиски детей по ближайшим окрестностям! Созвонившись по
служебному телефону, родители оценили ситуацию, организовали спасательную
кампанию и обнаружили пропавшую экспедицию на ближних подступах к городку. Разобрав
её участников по домам, их сначала отогрели, переодели, а потом и задали по
первое число для острастки!
Комментариев нет:
Отправить комментарий